– Чего? – Малявин вздернул тяжелый свой подбородок. – На какое еще положение?

– Процессуальное, – веско повторил Никита. – Останетесь ли вы для нас по-прежнему свидетелем или же перейдете в совсем иной разряд.

– Да какой еще разряд? Что это за разговор такой у нас? Вообще, что вам нужно в моем доме? Марина! Марина, ты где, наверху? Ты видишь – у нас полно милиции!

– Марины Аркадьевны здесь нет. Не кричите, она не отзовется.

– Вы что, задержали ее?! На каком основании?

– Мы ее не задержали. Я хочу спросить вас: где вы находились этой ночью и сегодня утром?

– Это допрос?

– Это допрос, – Никита подошел к Малявину вплотную. – Я допрашиваю вас, официально предупреждая об уголовной ответственности за дачу ложных показаний, в связи с сегодняшним убийством вашей сожительницы Марины Ткач.

Лицо Малявина побагровело и тут же через мгновение покрылось мертвенной бледностью.

– Марина… мертва?! Она мертва?

– Убита сегодня утром.

– Я… У меня с глазами что-то… не вижу, темно… Можно я сяду?

Малявин рухнул на диван. Никита ждал. Ему показалось – прошло бесконечно много времени.

– Как ее убили? – тихо спросил Малявин, его грубый голос срывался.

– Ударили по голове.

Он согнулся, словно это его самого ударили, обхватил голову руками. Начал раскачиваться из стороны в сторону. Никита терпеливо ждал, когда он справится с собой.

– Это уже третье убийство здесь за неполные десять дней, – сказал он после долгой паузы. – Я пока ни в чем вас не обвиняю, Денис Григорьевич, но если бы в прошлый раз вы были с нами более откровенны, возможно, она… она бы осталась жива.

– Что вы хотите знать? Что?

– Вы не ночевали дома. Я хочу знать, где вы были ночью и утром.

– В Москве.

– Где именно в Москве?

– Мы вчера повздорили с Мариной. Глупая ссора… Если бы я только знал! Но я и в страшном сне не мог себе этого представить… Мы поссорились, я был зол, я уехал, – Малявин резко вскинул голову. – Вы ведь хотите знать, где я был. Вам ведь всюду надо сунуть свой нос… Я был в пивном баре на Арбате. Потом…

– Вы были один?

– Нет, я был расстроен ссорой, мне надо было встряхнуться, обрести форму. Короче, я провел ночь с женщиной.

– Имя и фамилия.

– Я снял ее на Арбате. Она сказала, что зовут ее Альбина. Я заплатил ей. Мы поехали к ней в Люблино на квартиру. Я провел с ней ночь.

– Во сколько вы расстались?

– Я уехал в девять утра. Проспал. Мы крепко выпили. Похмелье. Прочие прелести… В общем, я так и не обрел форму. Вынужден даже был позвонить Салтыкову, сказать, что задерживаюсь.

– Адрес квартиры? – спросил Никита жестко.

– Адрес… Люблинская улица… Дом такой пятиэтажный, хрущевка… Она сама показывала, куда ехать. Двор… Квартира на третьем этаже, номера я не помню.

Никита смотрел на него: если это и было ложное алиби, то выдумано оно было умно. Чтобы опровергнуть его, надо было для начала заняться поисками в Люблино девицы Альбины. А это то же самое, что искать спутника жизни через газету «Из рук в руки» – могло повезти, а могло и нет.

– Из-за чего вы поссорились с Мариной Ткач?

– Мне больно сейчас в этом признаваться – из-за денег.

– Из-за денег?

– Она… она всегда неумеренно расходовала деньги. В этот раз я сказал ей, что думаю по этому поводу. Лучше бы не говорил! Она… у нее был взрывной характер, она не стерпела… Короче, мы наговорили друг другу много всего, я… у меня нет сил сейчас это вспоминать. Я был виноват, я не должен был…

– Вам известно, чем занималась Марина Ткач до того, как познакомилась с вами?

– Конечно. Она была актрисой. Точнее… Она работала в областном театре, в Иванове. Когда мы впервые встретились, она пыталась перебраться в какой-нибудь театр в Москве. У нее были предложения – кажется, в Театр Гоголя, что ли… Но потом мы сблизились, решили жить вместе. У меня тогда был собственный бизнес, я только что построил этот дом. И Марина оставила театральную карьеру, потому что… Короче, я так хотел. Я хотел, чтобы она жила здесь со мной.

– У нее есть родные?

– У нее есть тетка в Иванове, насколько я знаю.

– У нее был мобильный телефон?

– Конечно, а как же? «Моторола», я сам ей подарил недавно новую модель.

– С определителем номера?

– Да, она всегда пользовалась этой услугой. Это же удобно.

– В ее сумке, найденной на месте убийства, мы обнаружили старинную тетрадь с дневниковыми записями. Вы знаете, как она попала к ней?

Малявин медленно начал массировать грудь ладонью с левой стороны, где сердце.

– Душно как… Снова в глазах темнеет. Никогда со мной такого не было, я ведь и не болел ничем ни разу серьезно… Из-за этой проклятой тетрадки мы с Мариной и поссорились. Она просила у меня денег, чтобы купить ее. Я бы дал без разговоров, но не пятьсот же долларов за такую муру?!

– Пятьсот долларов? – удивленно переспросил Никита.

– Ну да. Это Волков заломил такую цену. Есть тут у нас такой…

– Я в курсе. Значит, тетрадь принадлежала психиатру Волкову?

– Да, это что-то вроде дневника то ли прабабки, то ли тетки, то ли еще какой-то родственницы Романа Валерьяновича. А Волков наш, когда был заведующим сумасшедшим домом, – вы ведь знаете, что в Лесном раньше больница для психических была?

– Да, и насчет этого я в курсе. Продолжайте.

– Волков нашел этот дневник, как он сам Марине признался, а она рассказала мне, в подвале больницы среди старого хлама. Там какая-то авария у них случилась с трубами отопления, ну, начали делать ремонт и нашли старый архив и эту тетрадку. Но это давно было, лет двенадцать назад. Уж больницы сколько в Лесном не существует…

– А Марина Аркадьевна хорошо знала Волкова, да?

– Я их познакомил, я лично в прошлом году. Я сам Волкова давно знаю, сколько лет он тут работал, потом дача у него в Тутышах, рядом совсем. Человек он в нашей округе известный. Когда заведовал больницей, даже бывшая администрация с ним считалась. Все бы ничего, вот только характер у него паршивый, сквалыжный. Другой бы на его месте, если и попала к нему случайно фамильная вещь – дневник, фотография, взял бы и преподнес бы ее в дар потомкам, и дело с концом. Так ведь все порядочные люди делают? А Волков Салтыкову дневник решил загнать. Знал отлично, что он у нас тут по крохам собирает все, что относится к истории его рода.

– Но все-таки как тетрадь оказалась у вашей Марины? – спросил Никита.

– Это я виноват. Снова я. Волков про этот дневник сперва мне сказал – намекни, мол, Роману Валерьянычу – у меня кое-что есть, что для него может представить сугубый интерес. Не купит ли? Он тогда о пятистах долларах и не заикался даже. А я, дурак, Маринке сказал. Ну, она сразу и загорелась. Решила купить дневник и подарок Салтыкову сделать от себя и от меня. Ну, я и не возражал. Но когда она мне о пятистах долларах сказала, я… я просто обалдел. Всему есть предел, знаете ли. Я не олигарх какой-нибудь, чтобы так на пустяки деньги швырять. А потом сунулся, оказалось, что она эти деньги у меня взяла, тайком, значит, и на это дерьмо уже потратила. А меня перед фактом поставила: мол, денег нет, дневник я купила. Ну, тут я, конечно, не сдержался. Зло меня взяло, досада, накричал на нее, а она… В общем, мы поругались. Если бы я только знал, поверьте, я бы… никогда, ни за что!

– Но почему она согласилась заплатить за дневник такую большую сумму? Она это как-то вам объяснила?

– Марина деньги никогда не считала. Особенно мои. Вот и все объяснение, – Малявин потупился. – Я сам ее приучил: хочешь – получишь. Я не жмот. И потом, я ее очень любил, люблю… Раньше возможностей у меня было больше, покупал ей все, что она хотела, тратил, может быть, слишком даже много на нее. Сейчас уже ресурсы не те, а она словно понять не могла, что я не могу позволить себе вот так бросать деньги на ветер.

– И все-таки почему, по-вашему, она согласилась заплатить за этот дневник так дорого? – не отставал Никита.