– Иди-ка ты, Ваня, умойся, – устало сказала Анна. – На кого ты только похож? Катя, ну что же вы, идемте в дом, чаевничать.

За чаем – та же комната-столовая, как и в прошлый раз, тот же старинный овальный стол из карельской березы с тугой крахмальной скатертью, те же вазы с фруктами, только вот камин потушен, серый день сочится в окна, и один стул за столом навсегда уже останется незанятым – за чаем они оказались не одни. Приплелась, зябко кутаясь в шерстяную кофту, Долорес Дмитриевна, пришел ее сын Валя с плеером на груди, пришел Алексей Изумрудов. Он был только что из душа, пахло от него хвойным экстрактом и мятным лосьоном для тела. Из соседней со столовой гостиной чуть погодя появилась и Марина Ткач. Высокая и тонкая, как хлыст, замерла в дверях в изящной позе – как на портрете в обрамлении рамы: кашемировая темно-вишневая шаль Кензо свесилась до полу с плеча, глаза, затененные ресницами, сторожат всех, замечают все и одновременно уплывают куда-то вдаль в раздумье. Рядом с Катей был свободный стул, Марина Аркадьевна бесшумно пересекла столовую и уселась рядом.

– Простите, а вы кто по профессии? – спросила она Катю уже во время общей беседы, вяло перепархивавшей с одной темы на другую.

– Я юрист, – хоть в этом-то Катя решила пока их не обманывать.

– Да? Неужели? А вы какими вопросами занимаетесь?

– Да как вам сказать, Марина Аркадьевна, разными. И гражданскими делами, и уголовными… делами, – Катя улыбнулась ей ясной открытой улыбкой.

– Тут кое-кому как раз время к юристу обратиться, – усмехнулся сидевший напротив Валя Журавлев.

Катя подумала: «Надо же, а у паренька голос прорезался. В прошлый раз они с Изумрудовым за столом помалкивали, как пай-мальчики». В дверях столовой возникла мощная, овеянная трагикомической аурой фигура Ивана Лыкова. Приказу старшей сестры он послушно внял – умылся, скорее всего подставив голову, судя по мокрым взъерошенным волосам, прямо под кран в ванной. И куртку рокерскую, жесткую, пропахшую бензином, бросил где-то в холле.

– Ваня, рада вас видеть, садитесь вот сюда, – громко приветствовала его Марина Аркадьевна, приглашая быть соседом. – Я из окна видела, как вы подъехали. Валентин, передай чашку. Поживее. Ваня, вам как обычно – очень крепкий? Ваш фирменный чифирь?

– Мой чифирь, – неласково буркнул Лыков.

Он пил свой чай с таким видом, словно его этим душистым, ароматным английским чаем пытали. И все бросал взгляды на сестру – Катя силилась разгадать их смысл и не могла. Ее постоянно отвлекал Валя Журавлев – на него вдруг нашел разговорный стих, и к тому же он постоянно шуршал обертками от конфет, которые ел в неумеренном количестве. К середине чаепития в столовой появились и Салтыков с Мещерским.

– Не падай духом, все наладится, вот увидишь, – донесся до Кати заключительный аккорд их приватной родственной беседы. Бодрым голосом завзятого оптимиста это сказал Мещерский.

Салтыков грузно опустился на свое место за столом – место хозяина и главы. Долорес Дмитриевна заботливо налила ему горячего чая. Положила меда и виш-невого джема в хрустальную розетку. Но сладости Салтыкова не обрадовали. Лицо его было печальным.

– Я всегда был страстный противник всех этих замков и решеток, противник охраны, – сказал он тихо, – но обстоятельства вынуждают меня. После таких страшных событий я должен думать о нашей общей безопасности. Денис Григорьевич был совершенно прав, а я с ним спорил, – он обвел столовую взглядом и не увидел за столом Малявина. – А я с ним спорил. Зря… Плетью, как говорится, обуха не перешибешь. Это точно. Но я несколько по-иному все это себе представлял. Все это, – он плавно повел рукой вбок. – В Париже все, что происходит здесь, на Родине, видится совсем по-другому. Сережа, дорогой мой, ты понимаешь, о чем я?

– Я все понимаю. А ты не принимай все так близко к сердцу. Все образуется, – откликнулся Мещерский.

– Я решил по совету Сережи, – Салтыков тепло посмотрел в сторону Мещерского, – и по совету Дениса Григорьевича принять меры к… Нет, нет, никаких решеток на окнах не будет. И железных дверей тоже не будет. Сережа только что рассказал мне, что даже в Москве сейчас жители ставят у себя в квартирах железные двери… Это дикость, варварская дикость. Такого на Руси-матушке никогда не было! При Тушинском воре и тогда не бывало… И в Лесном этого не будет. Но я приму меры, не беспокойтесь. Я решил – я обращусь к услугам частного охранного агентства.

– Охрану наймете, Роман Валерьянович? – бойко спросил Валя Журавлев.

– Да, охрану. Двух, а может, и трех детективов с машиной. Завтра же позвоню в какое-нибудь толковое агентство.

– Вот Екатерина вам в этом, возможно, сумеет помочь, – сказала Марина Аркадьевна. – Мы тут все очень далеки от таких вопросов, а она, оказывается, юрист по профессии.

– Вы адвокат? – оживился Салтыков, оборачиваясь к Кате. – О, наши русские адвокаты. Я уже имел с ними дело, вам палец в рот не клади – откусите. Вы работаете в юридической фирме?

– Да, у нас довольно серьезная фирма, – подтвердила Катя, – со стажем. Я действительно могу помочь вам, Роман Валерьянович, я знаю несколько приличных охранных агентств. Обращаться на авось не стоит. Можно нарваться на жуликов и проходимцев.

– Это я уже понял. – Салтыков вздохнул. – Буду вам очень признателен.

– Вот мой телефон. Я постараюсь завтра же навести справки о стоимости их услуг, – Катя была сама любезность.

Мещерский смотрел на нее удивленно, однако не вмешивался. Объяснить свою ложь сейчас Катя ему не могла. Не могла сказать, что это реальный шанс внедрить в Лесное под видом частной охраны не одного, а сразу нескольких негласных информаторов. Колосов мог бы воспользоваться этим шансом.

– Ха! Кто так убивает, того никакая охрана не остановит, – хмыкнул Иван. – Я бы, Рома, дорогой, на твоем месте поступил бы не так.

– А как бы ты поступил? – вместо Салтыкова спросил Мещерский.

– А вот так, – Лыков полез в карман брюк и… брякнул на стол пистолет.

Звякнули чашки. Потом в столовой стало тихо-тихо. Валя Журавлев вытянул шею, напрягся, созерцая оружие. Катя тоже невольно подалась вперед. Это был вроде как «макаров»…

– Вот как бы я поступил. Кто сунется – тому пуля в лоб, – Лыков накрыл пистолет рукой. – А там суди меня бог и все ваши сто двадцать прокуроров. – Он поднял пистолет над столом.

Дуло уставилось прямо в грудь Салтыкова. Грохнул опрокинутый стул – это маленький Мещерский вскочил на ноги, точно подброшенный пружиной. Кто знает, что ему почудилось в словах своего дальнего родственника…

Лыков плавно нажал на курок и… из черной дырочки дула вырвался язычок синего пламени. Грозный с виду «макаров» оказался газовой зажигалкой. Обманкой. Салтыков поднес к губам чашку чая. Катя заметила, что рука его дрожит.

– Боже мой… Как вы нас напугали, разве можно так шутить? – выдавила Долорес Дмитриевна.

Красный от смущения Мещерский нагнулся поднимать стул с пола.

– Ты что, все еще пьян? – резко спросила брата Анна. – Не соображаешь, что делаешь?

И – Катя ясно прочла это по их лицам – неизвестно что произошло бы здесь, в этой комнате, за этим домашним чаем дальше. Обернулось бы все это грандиозным скандалом или же при всеобщей неловкости было бы спущено на тормозах. Узнать этого она так и не успела, потому что в дело внезапно вмешался внешний фактор.

Перед флигелем, взвизгнув натруженными тормозами, лихо затормозил милицейских «газик».

– Ой, а к нам снова менты! – звонко, тревожно объявил всей честной компании Валя Журавлев.

Помня обещание Колосова «проутюжить» Лесное, Катя приготовилась к худшему. Так бывает в самолете, когда объявляют: «Мы в зоне турбулентности. Пристегните ремни, пригнитесь».

Но в первые мгновения ничего такого не произошло. Салтыков поднялся из-за стола и как хозяин дома лично встретил Колосова и сопровождавших его (явно для солидности) двух оперативников в холле. В холл любопытной гурьбой вслед за ним высыпали и все домочадцы.